Глядя на картину Ерболата Тулепбая "Новый ребенок в городе" и дети, и взрослые (которые все равно остаются детьми в душе, что бы кто не говорил) вспомнят, скорее всего, неуютный момент из своей жизни, когда чувство собственной ненужности и даже ничтожности захватывало их целиком. Однако невзирая даже на неуютный характер картины, детям стоит обратить на нее внимание – в ней действительно много скрыто, и масса вопросов, вполне резонно возникающих у ребенка, идет только на пользу.
О казахстанском художнике говорят, что он в своем творчестве объединил две художественные традиции, на первый взгляд, чуждые друг другу – азиатскую и европейскую. С первой все понятно – для Тулепбая очень важно его прошлое, культура и история казахского народа, он всегда с трепетом пишет картины, в которых действительно чувствуется его любовь к изображаемому быту. Что касается второй, то здесь неизбежен некоторый конфликт – художник понимает и принимает, и даже восхищается европейским искусством, но некоторые его аспекты вступают в некоторое противостояние с традиционными ценностями. Так, например, случилось и в рассматриваемой нами картине. Обратите внимание: девочка в центре картины – она и есть тот самый новый ребенок – изображена в национальном платье. И это могло бы выглядеть крайне нелепо в руках неумелого художника. Избери он какой-нибудь другой сюжет или надели девочку иным характером – и картина превратилась бы в самый настоящий фарс. А так перед нами – сама настоящая трагедия, ведь даже через слои краски и стекло, защищающее картину, мы чувствуем, насколько нашей героине неуютно, как она хочет вернуться в аул, а город ее только пугает.
В работе "Новый ребенок в городе" претворились воспоминания художника, отголоски той конкретной реальности, с которой он встретился в детстве в небольшом шахтерском городке Ленгере. Непривычным стал для него облик словно присыпанного углем серого города, люди – представители рабочего класса, их незнакомые лица, их пугающие своей резкостью отношения, – Райхан Ергалиева.
Если приглядеться к картине внимательнее, то можно заметить не только выражение испуга в фигуре девочки – она ждет внимания, возможно, даже одобрения – чего-то, что позволит ей выбраться из той атмосферы неприятия, в которой она оказалась. Искусствоведы даже сравнивают героиню с упавшим с чистого неба ангелом – посмотрите, насколько чисты ее черты, и как они контрастируют с обстановкой в комнате – сплошной хаос, грязь и даже сам воздух представляется спертым и задымленным. Теперь давайте переключимся на других персонажей картины, которые словно намеренно не обращают внимания на маленькую гостью. Пара с левой стороны от открытой двери вроде бы увлечена разговором, но слова как будто повисли в тяжелом воздухе, и создается впечатление, что они безмерно устали. Их фигуры напряжены, да и выбранную позу удобной и расслабленной не назовешь. Даже дедушка и бабушка (мы думаем так в силу их внешнего вида) не проявляют участия – ребенок, стоящий рядом с ними, скорее всего, получает выговор за какую-то шалость. Как видите, даже архетип пожилых героев, старшего поколения семьи, которые обыкновенно проявляют заботу, нарушен – никто и ничто в комнате не приходит маленькой героине на помощь, ей неоткуда ждать поддержки.
Многозначительна символика темного, словно затрудняющего дыхание колорита. В нем синтезированы ощущение от реальной атмосферы пропитанного угольной пылью воздуха Ленгера и общая философская, достаточно трагичная мысль о социальном, духовном тупике общества, где задыхается все живое, нравственное, полноценное. Отторжение, разъединенность человеческих существ в городе отчетливо читается в расстановке подчеркнуто локальных, ни сюжетно, ни композиционно не связанных между собой групп в этой картине. Реально и в то же время утрированно сюрреалистично выписанные фигуры взрослых персонажей создают пластическую подоплеку, необходимую для понимания поисков выхода из духовного тупика. Две фигуры, стоящие в левой части полотна, напоминают своим общим силуэтом очертания жетыгена, древнего казахского музыкального инструмента. Они в иносказательной, скрытой форме олицетворяют идею грозящей утраты. Утраты этого полноценного, воплощенного в девочке, мира традиционной культуры, поставленного в жесткие условия, вытесняемого не просто городом, но стоящей за ним чуждой и агрессивной цивилизацией, – Райхан Ергалиева.
Разумеется, такое акцентированное невнимание и даже пренебрежение к своей гостье взрослые демонстрируют неспроста. Как уже говорила искусствовед, Тулепбай в своем творчестве прибегает к иносказательным средствам – метафорам, символам, аллегориям и прочему. Так вот, неприветливые взрослые – это городской, пока что чужой и неприятный девочке мир, в то время как она сама олицетворяет степные чистоту и свободу, те самые традиционные ценности, за которые выступает художник. На этом скрытом противостоянии и строится вся картина. Мы совсем не хотим сказать, что все герои картины, за исключением девочки – плохие, совсем наоборот. Просто они очень устали от городской жизни, и привыкли к ее ритму, в котором каждый сам за себя, где проблемы не отпускают тебя ни на минуту, где надо просчитывать каждый свой шаг, чтобы не терять время попусту. О каком созидании и сочувствии можно говорить, когда жизнь проходит в бешеном ритме? Это и есть та самая проблема, тот самый камень преткновения, который не давал художнику принять современность целиком и полностью. Взрослые отвернулись не от своей гостьи – они, принимая современную жизнь, урбанизацию (а теперь и компьютеризацию) отказались от своей изначальной сущности – корней, родных истоков, бесценной национальной культуры. История учит нас, что за каждый виток развития нужно дорого платить. Решив осовременить свою жизнь, желая идти в ногу со временем мы платим непомерную цену – забываем порой, кто мы есть.
В полотне исподволь, подчеркнуто иносказательно, через игру символов и метафор, проступает предельно напряженная, драматическая для нации проблема разрыва между двумя полюсами жизни одного и того же народа. Закладывается трагическое предощущение того, что может принести этот разрыв, отчуждение городских казахов от Степи, от степной культуры, если мы сами вдруг не одумаемся и не обернемся лицом, хотя бы мысленно, в своей душе, к живительным родникам наших истоков, нашим традициям и предкам, которые преданно ждут нашего возвращения, замкнутые в круг символа, круг магического оберега, – Райхан Ергалиева.