Бытует мнение, что каждый хирург это своего рода мясник, который не видит в своем пациенте личности, лишь пораженную область, которая приносит муки больному, а врачу нужно избавить его от страданий ликвидировав причину скальпелем. Но так ли это на самом деле? Ведь врач – это такой же человек, у него есть чувства, вера, мнение, привычки и любовь к своей профессии, своему труду. Считается, что наблюдая за уходом человека из жизни хирурги становятся черствыми и относятся к жизни более цинично, чтобы понять чего стоит ношение белого халата, корреспондент Toppress.kz побеседовал с врачом-нейрохирургом Национального центра нейрохирургии Еркином Медетовым.
"Изначально, все врачи приходят в эту специальность с желанием спасти всех.К сожалению, так бывает не всегда"
Говорят, что все врачи хорошо помнят свою первую самостоятельную операцию, какой была ваша?
– Свою самую первую операцию я делал молодому парню, который поступил ко мне с огнестрельным ранением в голову, когда я еще работал в экстренной нейрохирургии. Пуля прошла насквозь, мы взяли его на операцию, у него был оскольчатый перелом черепа, мы провели декомпрессивную трепанацию с удалением размозженной части мозга впоследствии, парень скончался на третьи сутки после операции – она была очень тяжелой и самой запоминающейся для меня. Когда мы теряем пациентов, то в таких случаях нас это угнетает, в это время очень важна поддержка родных, друзей и коллег. Осознание того, что ты не смог его спасти, эти эмоции очень тяготят, долгое время пытаешься прийти в себя, чувствуешь большой стресс, период восстановления занимает время, потом очень долго не можешь вернуться в операционную. Но с годами ко всему этому привыкаешь, учишься справляться с этим, понимаешь, что спасти каждого невозможно.
"Когда теряешь своего пациента, со временем относишься к этому более хладнокровно, эта черта присуща всем моим коллегам"
Фото: toppress.kz
– Сейчас я работаю в сосудистой нейрохирургии, где работа уже не такая дико активная как в экстренной службе, здесь она ювелирная – сосуды в головном мозге очень маленькие, поэтому нужна невероятная точность. К примеру, во время операции на аневризмах, когда мы шьем или проводим клипирование, происходят такие ситуации, которые от нас не зависят: аневризма рвется или повреждается сосуд, и в этот момент нужно принять решение как это остановить, поэтому здесь хладнокровие очень важно, жаль, что оно приходит только с опытом, потому что в более молодом возрасте врачи часто теряются, из-за этого они идут на операции с более опытными докторами.
Даже во время эндоваскулярных операций, мы испытываем определенный стресс, потому что перед нами судьба целого человека и как ему жить – решается уже от качества проведенной нами операции, – сказал Еркин Медетов.
– Чем качественнее она будет проведена, тем лучше себя будет чувствовать пациент, когда придет в себя. Бывали случаи, когда поступали очень сложные виды аневризм, когда решения в ходе операций принимались командно, поскольку один нейрохирург такую ответственность на себя брать не может, в таких случаях принимается командное решение, собираются все нейрохирурги нашего отделения для правильной тактики ведения пациента, потому что один человек это хорошо, но несколько человек лучше, поскольку есть разные мнения, из которых можно выбрать лучшее. В ходе дискуссии мы определяем наилучшую тактику для ведения определенного пациента, бывало так, что на одной операции могли работать сразу четыре нейрохирурга, все это зависит, конечно, от сложности операции. Самые первые операции по анастомозам сложных аневризм мы внедряли в нашем центре нейрохирургии, когда брали материал (вену) из руки и в последующем, один ее конец зашивали на общую сонную артерию, а второй – на среднюю мозговую артерию. Эта операция в первый раз заняла у нас около 14 часов. Подобные операции довольно редки, но они бывают.
Фото: toppress.kz
Сколько часов длилась ваша самая продолжительная операция?
– Самой долгой по продолжительности операцией было иссечение артериовенозной мальформации, которая заняла около 15 часов, но все приходит с опытом. Те операции, которые раньше занимали 10-12 часов, сейчас проводятся за 3,5-4 часа. В год мы проводим свыше одной тысячи операций, поскольку у нас уже есть большой опыт, за счет отточенных навыков, время проведения операций сильно сократилось и поток пациентов, конечно же, возрос, мы стали быстрее и лучше проводить их нашим пациентам.
Какой на вашей памяти самый тяжелый клинический случай?
– Моим самым тяжелым пациентом была молодая девушка с аневризмой, бифуркацией средней мозговой артерии. Данный диагноз можно сравнить с грыжей на баллоне, то есть когда царапается баллон, то на его стенке появляется грыжа, своеобразная шишка, также и с аневризмой – она имеет генетическое предрасположение, то есть врожденную аномалию стенки сосуда. Стенка сосуда состоит из трех слоев, а у таких пациентов есть слабость в среднем мышечном слое, из-за чего потоком крови, которая бьет в это место на бифуркациях, где постепенно начинает расти шишка, а аневризма растет как шарик, но расти бесконечно она не может и в определенный момент лопается, тогда происходит кровоизлияние в мозг. Эта пациентка поступила к нам с аневризмой на разветвлении средней мозговой артерии и ранее она уже разрывалась, девушка была инвалидом.
"У нее был гемипарез (ограничение движения мышц правой или левой половины тела – Прим.Авт) с противоположной стороны, также имелось повреждение стенки сосуда, то есть сам сосуд был пораженным атеросклеротическими бляшками"
– Мы решили закрыть эту аневризму баллонной ассистенцией – это раздутие баллона в области шейки и закрытие ее спиралью, которая закручивается в саму аневризму. Во время раздутия баллона у нас произошел разрыв сосуда, это был первый и единственный случай в моей практике. У пациентки началось кровоизлияние, чтобы оно не ушло в мозг, мы взяли в экстренном виде баллон и подняли ее на открытую операцию на мозге. Там уже нашли область разрыва сосуда, разрыв был слишком большим, мы не смогли его зашить, поэтому сосуд пришлось закрыть. Через две недели у девушки начались осложнения по другим внутренним органам, и мы ее потеряли. Эта пациентка оставила большой след в моей памяти, поскольку в нашей практике подобные случаи крайне редки. Сложность данной патологии в том, что аневризма в большинстве случаев разрывается и если вовремя не провести операцию, то это чревато смертельным исходом.
"Поэтому у нас нет времени размышлять, ждать, в таких случаях, чем раньше мы возьмем пациента, тем лучше для него"
У нас было достаточно много пациенток которые поступали к нам будучи в положении, у нас не было ни одной потери, все беременные были успешно прооперированы и каждые 3-6 месяцев они проходили у нас осмотр. До сих пор очень многие приходят просто, чтобы сказать спасибо за то, что у них есть возможность жить. В такие моменты, чувствуешь себя счастливым, понимаешь, что весь труд не напрасен, и даже если теряешь кого-то из своих пациентов, то все равно есть те, кого ты смог спасти, ведь это человеческая жизнь, – добавил врач-нейрохирург.
Есть мнение, что у каждого хирурга есть свои суеверия, вроде "счастливой шапочки" которую они надевают, перед сложной операцией. Есть ли у вас нечто подобное?
– Да, на самом деле чаще всего так и есть, у каждого врача своя форма, свои шапочки, которые никто кроме него не носит и в этом есть от части определенные суеверия. Но сам по себе я не суеверный человек. Однако мнение о суевериях настолько распространенное, что невольно веришь, ибо слова то же просто так не появляются. Так, например, ни один хирург не берет на операцию своего родственника, если поступает родственник, который просит прооперировать, мы чаще всего просим своих коллег посодействовать. Так же, мы не оперируем других врачей, потому что в большинстве случаев, когда берешься оперировать своего коллегу, то обязательно что-то идет не так. Но если все-таки так получается, что приходится брать коллег, то мы соблюдаем двойную осторожность.
Фото: toppress.kz
Как ни странно, но многие люди считают, что хирурги не отличаются особой религиозностью и верой в Бога, что насчет вас?
– Я бы сказал, что подобное имеет место быть. Лично я верю во Всевышнего. По крайней мере я знаю, что многие медицинские открытия уже давно были написаны на страницах Корана и я верю в Бога, в то, что он оберегает нас, дает нам силы, защищает. У меня были такие пациенты, кто был настроен на позитивной ноте, что их ждет долгая, счастливая жизнь, на самом деле в скором времени после операций исцелялись, однако были и те, кто пессимистически настроен и не верил в то, что им удастся восстановиться и жить полной жизнью. Может это и есть мое лично суеверие, но каждый раз перед операцией я захожу к своим пациентам с утра и спрашиваю, как они спали и что видели во сне. Если им снилось что-то плохое, то у меня уже повышенная настороженность во время операции. Если у пациентов не было снов или они их не помнят, то, как правило, никаких проблем в операционной не возникает.
Каждую свою операцию я начинаю с обращения к Богу, со слов "Бисмилляхи-р-рахмани-р-рахим", независимо от национальности, религиозного исповедания моего пациента, я всегда прошу помощи у Всевышнего, – сказал врач-нейрохирург, признанный "Лучшим врачом 2018 года" отделения сосудистой и функциональной нейрохирургии.
Встречаете ли вы своих пациентов за пределами центра?
– Да, довольно часто. В этом году, например двое моих пациентов видели сны, что меня в скором времени ждет повышение, и я покину центр нейрохирургии. Это довольно смешные моменты, но они случаются. В нашем отделении врачи довольно часто ходят хмурыми, но это не значит, что у нас нет чувства юмора, просто у медиков он специфический, скажем так, черный юмор. В нашей работе довольно сложно существовать без чувства юмора, поэтому у нас есть свои шутки, которые не каждый поймет.
Какие чувства вы испытываете, когда ваша операция проходит успешно? Можете ли вы сказать, что гордитесь собой?
– Когда операция проходит успешно, и ты знаешь, что твой пациент будет жить, то ты понимаешь, что твоя работа имеет свою ценность, тебя переполняет радость и гордость за то, что ты делаешь. И это не только у нас такие чувства, когда ты с успехом завершаешь сложные операции, то чувство гордости возникает у всех членов твоей семьи и в первую очередь, у родителей.
Врачи они более закаленные ко всякого рода проблемам, у нас другой взгляд на жизнь, я бы не сказал что мы часто пускаемся в грустные раздумья. Мы видим жизнь под другим углом, с более светлой стороны, потому что когда люди начинают жаловаться на свою жизнь, мы смотрим на своих пациентов, которые по своему покалечены и им тяжело жить, и тогда мы понимаем, что нам легче, что наша жизнь более счастливая, хотя бы потому, что мы здоровые люди и наш долг помочь стать здоровыми другим, – подытожил он.
